Неточные совпадения
Он спал
на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень;
вставал с
зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут нимало
Не вижу я; да что нам в том?)
И наконец перед
зарею,
Склонясь усталой головою,
На модном слове идеал
Тихонько Ленский задремал;
Но только сонным обаяньем
Он позабылся, уж сосед
В безмолвный входит кабинет
И будит Ленского воззваньем:
«Пора
вставать: седьмой уж час.
Онегин, верно, ждет уж нас».
Она
зари не замечает,
Сидит с поникшею главой
И
на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
Но, дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит
на подносе чай.
«Пора, дитя мое,
вставай:
Да ты, красавица, готова!
О пташка ранняя моя!
Вечор уж как боялась я!
Да, слава Богу, ты здорова!
Тоски ночной и следу нет,
Лицо твое как маков цвет...
Она любила
на балконе
Предупреждать
зари восход,
Когда
на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит
на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней
заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине
зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже
встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Утешься, добрая мать: твой сын вырос
на русской почве — не в будничной толпе, с бюргерскими коровьими рогами, с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный праздник! Там сбывают с плеч работу, как иго; там барин не
встает с
зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и маслом колес и пружин.
И весть
на крыльях полетела.
Украйна смутно зашумела:
«Он перешел, он изменил,
К ногам он Карлу положил
Бунчук покорный». Пламя пышет,
Встает кровавая
заряВойны народной.
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась,
встала с
зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там
на развалившемся пороге, положив голову
на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Берендеи
О нынешней зиме не позабудут,
Веселая была; плясало солнце
От холоду
на утренней
заре,
А к вечеру
вставал с ушами месяц.
Он почти не спит; ложится поздно,
встает с
зарей (по вечерней и утренней
заре косить траву спорее) и спешит
на работу.
Встает заря во мгле холодной,
На нивах шум работ умолк, С своей волчихою голодной Выходит
на дорогу волк.
Не отзываясь
на вздохи и кашель, не смея
встать и уйти, он пролежал под забором до утра так неподвижно, что
на заре осторожная птичка, крапивник, села
на ветку полыни прямо над лицом его и, лишь увидав открытые глаза, пугливо метнулась прочь, в корни бурьяна.
Заря уже занималась в небе, когда оба приятеля возвратились
на свою квартиру. Солнце еще не
вставало, но уже заиграл холодок, седая роса покрыла травы, и первые жаворонки звенели высоко-высоко в полусумрачной воздушной бездне, откуда, как одинокий глаз, смотрела крупная последняя звезда.
Калерия (мечтательно). Но
заря своей улыбкой погасила звезды в небе. (Тоже
встает из-за рояля, стоит в двери
на террасу рядом с Варварой Михайловной.)
Короче, едва успели обе силы встретиться, как тотчас же
встали на дыбы. Стоят друг против друга
на дыбах — и шабаш. Да и нельзя не стоять. Потому что, ежели земство уступит — конец луженью придет, а ведь это
заря наших будущих гражданских свобод. Если же Сквозник-Дмухановский уступит — начнется потрясение основ и колебание авторитетов. Того гляди, общество погибнет.
В простые дни он обыкновенно
вставал с
зарею, запрягал жене лошадь и с зеленою шерстяною сумою за плечами уходил до вечера работать
на чужих, больших огородах.
Этот-то плеск и разбудил меня от сладкого сна. Давно уже он прорывался к моему сознанию беспокоящим шепотом, точно ласкающий, но вместе беспощадный голос, который подымает
на заре для неизбежного трудового дня. А
вставать так не хочется…
Двое суток без сна и две ночи, проведенные
на воде, под свежим морским ветром и сырыми
зорями, сказались Бенни страшною простудою, которую он почувствовал
на третий же день и в тот же день слег в постель, чтобы не
вставать с нее очень долго.
В Архангельской губернии читается: «
Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану
на запад хребтом,
на восток лицом, позрю, посмотрю
на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть
на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце,
на утренней
заре, при младом месяце,
на ветре-холоде,
на прибылых днях и
на убылых Днях, отныне и до века“».
Встает заря, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик…
Заснул я перед
зарей, а
встали мы очень поздно, в девять часов. Было уже жарко. День обещал быть знойным. Небо простиралось бледное, томное, изнемогающее, похожее цветом
на голубой выцветший и вылинявший шелк.
Но жена не слышит, подавленная сном. Не дождавшись её ответа, Тихон Павлович
встал, оделся и, сопровождаемый её храпом, вышел из комнаты
на крыльцо, постоял
на нём с минуту и отправился в сад. Уже светало. Восток бледнел, алая полоса
зари лежала
на краю сизой тучи, неподвижно застывшей
на горизонте. Клёны и липы тихонько качали вершинами; роса падала невидимыми глазом каплями; где-то далеко трещал коростель, а за прудом в роще грустно посвистывал скворец. Свежо… И скворцу, должно быть, холодно…
На заре встала она с душной постели и, накинув белое батистовое платье, вздумала освежиться воздухом раннего утра, полюбоваться
на солнечный всход.
А ехавши домой, всю дорогу про ласковых, пригожих сестриц продумал; особенно старшая вспоминалась ему. Вплоть до
зари больше половины ночи продумал про нее Никитушка;
встал поутру — а
на уме опять та же сестрица.
Вот мы сейчас всю ночь шляемся, лодырничаем, а мужики спят, чтобы завтра
встать с
зарею на тяжелую работу
на жалком клочке своей земли.
Встал Яков Потапович, оделся, в сени пошел, умылся ледяной водой и вышел
на двор смотреть, как утро с ночью борется, как
заря ночную тень гонит взашей.
— Вот не чаял, не гадал, а
на водку попало, — рассуждал он уже сам с собою, кладя принесенное письмо
на барский письменный стол. — Те, что заработал, Марье отдал, а эту рублевку, нет, брат, шалишь, не отдам! Мои кровные,
на штофик. Сегодня себе можно дозволить, потому что ни свет ни
заря встал, все шмыгал. Бенефис себе по-ахтерскому устрою, такой — страсть. Душеньку отведу, выпью, право, выпью.
Когда он в первый день,
встав рано утром, вышел
на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу
на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, всё заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.
Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда,
встав с
зарею и проведя всё утро в поле или
на гумне, он возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки.